Стекло меж нами, как лунный свет,
Но этой грани прочнее нет…
Так даль за нею светлым-светла.
Смотрю, не смею отойти от стекла…
Л.Дербенёв

Холодно. Ветер, сорвав капюшон, немилосердно треплет рыжие волосы, по щекам хлещет дождь, и кажется, что тучи над головой усмехаются с откровенным злорадством. Лили зябко кутается в тонкую мантию, пытаясь сохранить уходящее тепло, но очередной порыв ветра не даёт ей такой возможности.
Снова. Как год назад. И как ещё за год до этого.
Дождевые капли заливаются за воротник, колючий ветер царапает щёки, стирая злые слёзы. Будь проклят этот путь, которой вот уже без малого семнадцать лет она проходит, чтобы встретиться с человеком, ждущим её у зеркала Еиналеж.
Каждый год. Всегда в один и тот же день. Лили раздражает такое постоянство. Нетерпеливым движение она откидывает со лба налипшие мокрые волосы и встряхивает головой, желая избавиться от этих мыслей хотя бы до момента встречи.
Холод становится почти невыносимым, и молодая женщина привычно шепчет проклятия в адрес ненавистного ей человека.
Северус Снейп. Её друг, легко объяснивший все её «странности», поведавший о Хогвартсе и открывший удивительный мир магии. Она и сейчас помнит рассказы Северуса, такие образные и эмоциональные, его голос, чуть дрожащий от предвкушения в ожидании письма. А ещё лишь ему маленькая Лили жаловалась на свою старшую сестру, и он, пусть и в своей весьма своеобразной манере, немного сухо, утешал её.
Как бы она хотела помнить о нём только это, с какой бы радостью тогда спешила на эти встречи!
Но услужливая память тотчас подкидывает воспоминания иного рода: безумное увлечение Северуса темнейшими искусствами, отвратительные личности, с которыми он водил компанию, озлобленность и жестокость, желчные упрёки в её адрес и, наконец, сорвавшееся с губ оскорбительное «грязнокровка»…
Да, тем же вечером он на коленях просил у неё прощения. Опять.
Она его не простила.
Он её – тоже. Ни тогда, ни теперь.
И вот уже шестнадцать раз они встречаются у тонкой грани магического зеркала. Непрощённые. Друг другом и самими собой.
Наконец, дождь прекращается, да и конец пути уже близок – вот вдалеке видна знакомая беседка. Лили замедляет шаг, стремясь оттянуть момент встречи, но она бессильна противиться Зову, неведомой силой влекущему её вперёд.
Она закусывает губу, вновь малодушно желая никогда его больше не видеть, лелея давнюю мечту, что в следующем году он не придёт, но уже минутой позже искренно раскаивается в том, что подобные недостойные мысли пришли ей в голову.
Резким движением стряхнув с мантии капли и как будто отгоняя последние сомнения, женщина входит в беседку и замирает перед зеркалом – точной копией Еиналеж. Осторожно подходит ближе и заглядывает в него.
Там отражается тёмная комната, освещённая единственным чадящим факелом, неуютная, заваленная ненужным хламом и на первый взгляд кажущаяся пустой. Сердце Лили радостно ликует, но вот она замечает мужчину, стоящего в тени факела – это всё-таки он.
Северус подходит ближе, пристально вглядываясь в её лицо. Лили затрудняется расшифровать значение этого взгляда, а ведь когда-то она легко его читала. Но прошло слишком много времени, и она разучилась. Разучилась в тот самый миг, когда отказалась его простить. С той поры слизеринец стал для юной девушки ещё одной тайной Хогвартса, вот только разгадывать её совсем не хотелось.
Он делает ещё шаг, и его глаза выдают изумление с лёгким оттенком ужаса. Снова.
Молодая женщина поворачивается к окну беседки, чтобы разглядеть своё отражение. Всё как всегда – бледное худое лицо, синева под глазами, в которых ещё можно заметить отблеск отступившей лихорадки, потрёпанная мантия. Красавица – иначе не назовёшь! Лили усмехается и поворачивается к мужчине.
Северус по-прежнему не отрывает жадного взгляда от её лица. Секундное замешательство прошло, теперь выражение его глаз чуть смягчилось, хотя, быть может, это всего лишь причудливая игра света.
Он протягивает руку, его пальцы на мгновение замирают в воздухе, но затем касаются зеркальной поверхности в тщетной попытке дотянуться до волос молодой женщины. Лили не отступает, зная, что зеркало не даст ему такой возможности. Ей всё ещё холодно, и уже даже лёгкий озноб пробежал по спине. Женщина подносит ладони к губам и пробует дыханием согреть их – такая же тщетная попытка.
- Лили… – тихий шёпот. – Позволь мне… как когда-то…
Как когда-то… Непослушные замёрзшие губы трогает лёгкая улыбка, но Лили тотчас гасит её. Нельзя – она так решила в их самую первую встречу по разные стороны магического стекла.
Но воспоминания уже не остановишь. Когда они были детьми, Северус, обхватив ладонями её заиндевевшие пальцы, согревал их своим дыханием. Лили, смеясь, вырывалась, но мальчишка не отпускал её рук до тех пор, пока они не теплели. И потом долго изучающе разглядывал лицо хорошенькой рыжеволосой девочки.
Как же всё было просто, когда они были детьми!...
Ностальгические мысли прерываются его шёпотом:
- Лили… позволь… - хриплый голос едва заметно дрожит. – Я прошу, - долгая пауза. – Я умоляю тебя, Лили, - в голосе звучит отчаяние. – Тебе хочется видеть меня на коленях? – это уже вызов.
Молодая женщина в замешательстве. Каждый год она мёрзнет, а он просит разрешения коснуться её рук. Каждый год она отказывает ему, оставляя лишь возможность любоваться бестелесной тенью в зеркале. Но Северус настойчив и не намерен отступать, однако никогда прежде он не просил её об этом столь – Лили помедлила, подбирая слово – страстно.
И она решается. Очень медленно касается холодными пальцами волшебного стекла и проводит ладонью, словно гладит.
Его рука ложится на зеркальную поверхность по другую сторону.
Молодая женщина замечает, как кривятся губы Северуса, и слышит яростное:
- Чёртово стекло!
В его голосе наравне с отчаянием звучит столько детской обиды, что Лили невольно улыбается, припоминая ещё десятки случаев, когда слышала от него подобные интонации.
- Какой ты ещё мальчишка, - с невольной нежностью шепчет она.
Северус, конечно, ничего не слышит, но читает по губам, и глаза женщины встречают его неверящий взгляд.
В эту минуту что-то происходит – Лили ещё не понимает, что именно, но уже видит ошеломлённое лицо слизеринца.
Женщина ощущает, как подушечки пальцев начинает слегка покалывать, в них возникает тепло и осторожно струится по венам, словно опасаясь, что ему здесь не рады. Тёплая пелена охватывает грудь, легко касается щёк, ласковый ветер взбивает волосы.
Всё заканчивается в один миг. Лили ещё некоторое время прислушивается к ощущениям: ей наконец-то тепло. В душе воцаряется спокойствие, и она уже не находит перспективу общения с Северусом такой отталкивающей.
Молодая женщина дарит лёгкую улыбку своему собеседнику. Тот опять, в который раз за встречу, меняется в лице – теперь в его глазах неподдельное восхищение, от которого у Лили перехватывает дыхание. С таким благоговением на неё не смотрел даже Джеймс.
Несколько минут царит молчание.
Вдруг Северус резко дергается, как от удара, и быстрым движением достаёт из внутреннего кармана мантии часы.
Молодая женщина слышит сдавленное ругательство и непонимающе смотрит на слизеринца.
Но Северус понял её. Как всегда.
- Спасибо, - тихое слово срывается с его губ, и это последнее, что она слышит, прежде чем раздаётся стук захлопывающейся двери. Медленно развернувшись, молодая женщина направляется к выходу из беседки, как вдруг ловит своё отражение в окне и застывает. Она прекрасно знает, какой бледной тенью пришла на встречу – она всегда являлась Северусу именно такой. Но сейчас Лили вполне может объяснить ошеломлённое выражение лица слизеринца: она не думает, что когда-нибудь в жизни была так привлекательна. Настороженно разглядывая своё отражение, молодая женщина всё-таки приходит к выводу, что глаза ей не лгут.  Усмехнувшись странным метаморфозам, она продолжает свой путь, не обращая внимания на стремительно ухудшающуюся погоду: небо вновь мрачнеет, и на землю падают первые холодные капли, а ветер беззастенчиво развевает мантию. Но Лили сейчас не до капризов погоды. Она вновь припоминает встречу с Северусом и всё отчётливее ощущает непонятно откуда взявшееся беспокойство и крепнущую уверенность в том, что она что-то упустила.
С чего бы вдруг? Ведь всё было как обычно? Хорошо, поправляется она, почти как обычно.
Мысли молодой женщины вновь и вновь возвращаются к Северусу. Ещё толком не осознавая, что собирается сделать, Лили решает, наконец, простить его. Просто так. Просто потому, что странное тепло до сих пор ласково укутывает её, защищая от непогоды. Прошло и так слишком много времени, потраченного впустую: шестнадцать вечеров одиночества на двоих.
Всё, хватит! Наигрались в ненависть.
Она вновь научится улыбаться этому человеку, вернёт нежность своим глазам и позволит, наконец, ему коснуться своих волос, пусть даже если это будет лишь видимость прикосновения. Всё непременно будет… В следующий раз…
Медленно текут дни, и чем ближе встреча, тем чаще Лили задумывается, а не совершает ли она ошибку, решившись вновь подпустить Северуса так близко.
Остаются считанные недели, дни, часы… И вот молодая женщина, волнуясь, как никогда до этого момента, уже готова почувствовать, тянущую силу Зова человека, стоящего у зеркала.
Ничего. Лили прислушивается к себе – тишина. Не желая терять ни минуты, молодая женщина быстро накидывает мантию на плечи и торопится к далёкой беседке.
Мокрый снег, дождь, ветер… К чёрту всё! Запыхавшись, она подлетает к зеркалу и пристально вглядывается в отражение. Всё та же комната, только ещё более пыльная, чем год назад. Одинокий факел всё так же чадит и разбрасывает брызги отблесков на стены и потолок. Всё так же… Только нет его.
И напрасно Лили изучает каждый дюйм пространства – комната пуста. Она ждёт его прихода не час и не два. Она проводит у зеркала всю ночь и следующее утро. Он не придет. Давняя мечта сбылась.

Сегодня идет дождь, холодно и немного больно. Самую малость и каплю тебе больно, отчего - то даже хочется напиться. Прости, кажется память меня подводит, ведь сегодня для тебя важный день. Именно тот день.
Такие дни, к счастью, случаются не часто. Каюсь, за будничной суматохой я забываю об их наступлении. Но одного взгляда на него мне хватает, чтобы вспомнить – сегодня «такой день».
В такие дни ты обычно встаешь еще раньше, чем обычно. И я знаю, что тебя будят не очередные срочные зелья в лаборатории, а память. Память, растревоженная датой и плохими снами. И в такие дни ты ходишь туда, к этому зеркалу. К ее зеркалу.
А после, вне зависимости от времени года ты разжигаешь камин.
Я всегда обнаруживаю тебя в кресле у камина. Эту идеально прямую спину не согнули ни годы, проведенные над котлом, ни тяжесть потерь, ни военные ранения. О последних напоминает шрам, рассекающий шею, заползающий на грудь. Обычно ты прячешь его за ворохом одежды. И даже здесь, в этом кабинете, где редко бывает кто - то без твоего приглашения, ты обычно прячешь его.. Но в такие дни твоя черная рубашка расстегнута до середины груди. Длинные пальцы меланхолично вертят стакан с виски. И это не привычное Огневиски, которое многие, как и ты пьют для расслабления, нет. Это маггловский «Джек Дэниэлс». Безумно дорогой и безумно крепкий напиток. Если честно, я иногда очень хочу спросить тебя, откуда ты его взял? Где нашел, ты, который терпеть не может что - то маггловское? Но, увы, не могу.
И ты будешь цедить его весь вечер, но так и не захмелеешь. Потому что «такой день». И все будет по одному и тому же сценарию. Я даже сделаю вид, что не заметила влажных ресниц..
И почему - то в такие дни у тебя всегда ноют старые раны, даже если погода не менялась уже неделю. Ты переберешься в постель уже поздно ночью, призовешь зелье Сна Без Сновидений и через пятнадцать минут уже будешь спать. А мне останется лишь считать, сколько же таких дней осталось в этом году..
День смерти Лили Эванс.. да и все, пожалуй, всего два дня в году.
Иногда мне становится невыносимо больно смотреть на тебя, зная, что не в моих силах помочь тебе в этом, зная, что не в моих силах залечить твою душу. Мне жаль. Но, ты знаешь, я все еще верю, что однажды, найдется человек, который это сделает не хуже той, что ты до сих пор любишь.. И может тогда, ты перестанешь спешить, как сейчас, к зеркалу, чтобы иметь возможность видеть ту самую.. Сегодня ведь этот самый день..
- Здравствуйте, директор, - ты вздрагиваешь, поднимая голову на девушку, застывшую посреди коридора, насквозь промокшую девушку. Знал бы ты, как забавно наблюдать, за быстрой сменой эмоций на лице: от потерянности и горечи к недоумению, от него к неузнаванию, лишь потом к осознанию и безразличности. Ты не ожидал встретить кого - то в это время здесь. Не хотел.
Гулко бьют вдалеке часы.. В это время ты уже стоял у зеркала, будучи всегда пунктуальным, ты приходил в одно и то же время. А теперь.. ты опоздал, а поэтому, позволительно просто подавить вздох и придать голосу монотонную холодность. Теперь тебе спешить незачем..
- Простудитесь, мисс Дюмон, - ты на нее не смотришь, сейчас не хочется смотреть на человека, который очень многим напоминает ту, к которой ты уже опоздал.. А зря ты так, зря..

Время, когда мы не знали зеркал,
Когда не искали повод,
Когда мы не знали вопросов,
И не боялись света.
Когда в своих отражениях
Не искали чужие лица,
Не просили у неба пощады
От времени бегущего мимо…

Она умерла. Два слова, но они перевернули мою жизнь. Я жил ради нее. Ради взгляда ее ярко-зеленых глаз я был готов на все. Она просила, и я делал. Нет, он не играла мной, она просто не понимала, сколько для меня значит. Любила ли она меня? Не знаю, нет наверно. Но это не мешало мне любить ее. Я любил - целиком и без остатка. Я любил её голос, такой до боли знакомый, что я порой сходил с ума, не слыша его. Я любил ее фигуру - словно выточенную из самого дорого на свете дерева. Я любил ее волосы - любил прикасаться к ним, ощущать их шелковую поверхность каждой клеточкой кожи, любил чувствовать их запах - еле ощутимый аромат ванили и чего-то настолько родного и близкого, чего я не чувствовал даже в колыбели, окруженный чуткой любовью матери. Но больше всего я любил ее глаза, - сколько раз я смотрел в них и не мог оторваться. Я читал в них свою безграничную любовь - и в эти секунды даже Темный Лорд не отвлек бы меня. Они словно светились изнутри - тем волшебным светом, который содержал в себе больше магии, чем творилось в школе Хогвартс. Но сейчас эти глаза утратили свой неземной свет - из них ушла душа, они выглядели, словно окна дома, который всеми покинут.
От нее всегда пахло ванилью. От этого она мне казалась такой близкой и родной. Ведь аромат ванили, выпечки - запах дома, которого у меня никогда не было. Только она знала о том, что мои родители постоянно сорятся. Она не жалела меня, не говорила пустых слов утешения, когда я плакал из-за очередной ссоры, когда отец орал на мать, а я смотрел на это и ничего не мог поделать. Она просто улыбалась мне, и я уже не мог плакать. Все плохое забывалось, а я смотрел в ее глаза.
Она была рядом всегда, если не считать самого раннего детства. Мы познакомились еще до школы, но уже тогда она была прекрасна. Когда мы гуляли вместе, она рассказывала о себе, сестре и многом другом. А я старался рассмешить ее. Ее смех всегда прибавлял мне сил. Стоило мне вспомнить, как она смеется, чуть приоткрыв рот, а солнце играет и отражается в ее рыжих волосах, никакие дементоры мне были не страшны. Даже перед Темным Лордом я вспоминал ее смех, и становилось не так страшно.
Я закрываю глаза и вспоминаю твой смех. Чудесный, чарующий – уносящий вдаль, в те места, туда, где время не имеет значения… Туда, в волшебную страну, где ты жива – в ту страну, которой не существует. Волшебный и переливчатый, как пение птицы – простой английской птички, которая так дорога моему сердцу. У тебя замечательный смех, я тысячу раз говорил тебе это, а ты лишь отмахивалась. Но я повторюсь: у тебя замечательный смех, и ради того, что бы услышать его еще хотя бы раз я готов на все. Даже на перемещение во времени.
Потому что я люблю тебя.

Может быть это снится?
Может быть это сказка?
Я не бежал за солнцем,
Я просто любил и верил.
Ах, было же время,
Когда мы зеркал не знали,
Когда мы не знали вопросов
И не боялись света.
Мне не было не интересно
Искать в своей жизни цену,
Пока мне не показали в зеркале отражение…

Ты знаешь, моя милая, каково это, обрести тебя вновь в отражение зеркале?
Я не думал, что так бывает. За все прошедшие годы я успел привыкнуть, и смириться, и начать верить в то, что можно заменить счастье скоротечными удовольствиями. Я считал, что все так, как и должно быть, и я не вправе рассчитывать на большее. Ты – то, во что я перестал верить, чего не заслуживал и чего у меня никогда не должно было быть. А я ведь уже тебя потерял..
Ты все такая же прекрасная, как и была. Я не перестаю тобой восхищаться: твои волосы все также прекрасны, а глаза сияют даже ярче.. Только вот даже теперь ты так и не простила меня, ты холодна. А еще, наверное, мое сердце пожелало, чтобы ты мерзла и дала мне возможность согреть тебя.. Прости ему его малодушие, Лили, прости и позволь мне согреть твои руки, как тогда, в далеком детстве. Прошу тебя. Ты же не хочешь увидеть меня на коленях? Я ведь встану, ты знаешь..
Моя милая, скажи, почему меня гложит чувство о том, что я больше тебя не увижу, что эта наша встреча в последний раз? Я так не хочу, Лили, не могу потерять тебя еще раз. Мне все равно: всего лишь моя фантазия, отраженная в гладкой поверхности стекла, а может фантом..
Я подарю тебе весь мир, только бы ты также улыбалась.. Только бы улыбалась.

Говорят, человек привыкает к чему угодно.
Еще несколько лет назад я не мог бы себе представить, что привыкну жить без тебя. Но я привык. Нет, я не забыл тебя за эти месяцы и не забыл бы никогда. Я нуждался в тебе и сходил с ума от отчаяния и одиночества – еще сегодня утром ничуть не меньше, чем неделю или месяц назад. Просто… за прошедшее время это успело стать нормой моей жизни, я начинал забывать, что когда-то было по-другому. Что когда-то я был счастлив.. Или.. я уже забыл..
- Да нет, я вообще редко болею. Что-то случилось? Может быть я могу... - помочь? Глупая девочка, чем ты мне можешь помочь? Быть может ты умеешь воскрешать мертвых? Ты себе помоги для начала, девочка, вон как дрожишь. Смешная. Пытаешься вызвать у меня реакцию своим задорным тоном? Как интересно, неужели тебя никто не посвятил, что в жизнь директора лезть не стоит ради своего самосохранения, что он попросту туда не пускает, ибо его мир - хрупкая иллюзия, фантом, там нет ничего, кроме пустоты и боли, и ты, проникнув туда просто задохнешься? Ну что же, я сам помогу тебе это узнать, пускай станет уроком.
- Вы очень мне поможете, если выпьете Перечного зелья и уберетесь с продуваемого места, - сухо, холодно и отстраненно замечаешь ты, блуждая невидящим взглядом по стенам, и наконец натыкаясь на нее саму. А она ведь похожа.. Больно. Снова отводишь взгляд, незачем кому - то там знать о твоем нынешнем состоянии. Интересно, долго ли она собирается стоять и смотреть? Шла бы уже, тебе ведь директорский долг попросту не позволяет уйти, не убедившись, что новая практикантка вспомнила о своем здоровье и поспешила лечиться, пока тебе не пришлось бы искать ей на ближайшие пару дней замену на уроки.

Он нередко хотел, но не решался спросить директора, каково тому было почти ежедневно в течение трёх месяцев блуждать по его сознанию, памяти, мыслям, пока он валялся в невменяемом состоянии в Св. Мунго. И как директор после этого может смотреть на него без отвращения? Самому Снейпу его память напоминала клоаку. Ночные хожденияпо коридорам декана Слизерина по Хогвартсу объяснялись просто. Снейп доводил себя до того состояния, когда начинал уже засыпать на ходу, только тогда он возвращался к себе и, падая на кровать, буквально отключался. В противном случае, его ожидала бессонная ночь, заполненная кошмарами наяву.
Днём было сносно: работа не оставляла времени для посторонних мыслей. До Снейпа иногда доходили слухи, что некоторые ученики (особенно с Гриффиндора и Хаффлпаффа) свято были убеждены, что профессор зельеварения ставит оценки за письменные работы наобум и даже их не читает. Они были бы очень удивлены, если бы узнали, насколько внимательно он вчитывается в их бредовые сочинения и как он любит их читать, потому что мелькающие перед мысленным взором детские каракули спасали его от бесконечного пролистывания в памяти самых отвратительных трудов по Тёмной магии. Можно было бы, конечно, применить Обливиэйт, но Снейп всегда панически боялся этого заклятия.
Многократное применение к нему легилименции со стороны Дамблдора сделало их эмоциональную связь настолько сильной, что порой, даже отделённый от Подземелий сотнями футов каменных стен, коридоров и комнат, директор чувствовал, если Снейп оказывался на грани срыва. Дамблдор вызывал бывшего ученика к себе в кабинет. Иногда Снейпа ждала долгая нудная лекция о смысле жизни, во время которой Снейп нередко доходил до точки кипения, и директор лишался какого-нибудь хрупкого прибора, разлетавшегося на куски в самый неподходящий момент. Впрочем, постепенно таких вспышек становилось всё меньше. Чаще Дамблдор расспрашивал Снейпа о том, как идёт работа над волчегонным зельем, обсуждал возникшие проблемы, давал советы, поил кофе (сам, тем не менее, пил только чай). Бывало, что Снейп сам заходил к Дамблдору, хотя это случалось редко. Они просто беседовали, директор начинал что-то вспоминать из времён молодости (в сущности, Северус практически ничего не знал о своём учителе, как о человеке).
Много лет Снейп жил и работал в Хогвартсе. Альбус Дамблдор был центром его мыслей, постоянным раздражителем, субъектом приложения чувств, которые ещё в нём остались. Снейп ненавидел Дамблдора — за то, что тот не поверил сообщению о предательстве Блэка, что не сумел защитить Лили, хотя обещал это с видом Господа бога, за то, что не дал умереть. Снейп был благодарен директору за возможность жить, за возвращённый рассудок. Он готов был взвалить на себя любую непосильную ношу в благодарность за то, что директор не позволил, чтобы он до конца дней влачил в Мунго полурастительное существование. Он знал, что, если потребуется, директор пожертвует им в борьбе с Вольдемортом, как разменной фигурой в сложной шахматной партии, и это было справедливо. Снейп любил Дамблдора — не могущественного главу Визенгамота, выдающегося трансфигуратора и алхимика — Снейп любил одинокого, порой излишне категоричного, упрямого, чудаковатого старика. Порой ему казалось, что только он один замечает, как на лице Дамблдора появляются новые морщины, как волосы ещё больше белеют и истончаются, как в глазах всё чаще читается усталость. Дряхлая телесная оболочка становилась всё более неприспособленной для мага, уже многие годы находящегося на пике силы.
Порой Снейп смотрел на Дамблдора, и его охватывала давящая грусть: ему хотелось услышать всё ещё звучный, но уже отдающий лёгкой хрипотцой голос, говорящий «Северус, мой мальчик», высказать всё, что наболело. Хотя это было бы глупо, потому что Альбус Дамблдор и так всё всегда знал.
Северус шел, ступая холодными подошвами на свежий снег. Оставляя след за следом, он шел не оглядываясь, пряча руки в карманах. Черные, как сажа, волосы покрылись маленькими снежинками. Они были очень малы, крохотны, но в них можно было разглядеть неописуемой красоты узоры. Опустив голову, мужчина тяжело вздыхал про себя. Съежившись от холода, он спрятал подбородок и губы в воротник своего плаща. Его глаза ничем не отличались от падающего снега - такие же холодные, бездушные, они не поднимались на прохожих, на предметы, возникавшие на пути. Подул легкий ветер и сдул несколько снежинок с его ресниц. Рядом шел Рабастан, коллега, его, так сказать, друг. Говорить о приказах Лорда с ним было несколько неприятно, постоянно хотелось заставить его замолчать, только бы не упоминал его.. Настроение портилось с неимоверной скоростью, сейчас хотелось либо напиться, либо застрелиться, либо застрелить..
Краем глаза, Снейп заметил две женские фигурки. Школьницы? Как интересно. И что школьницы забыли в такое время здесь? И, кажется, решили еще и по шпионить..
- Заметил уже хвост? - одними губами, мрачно прошелестел ты, даже не стараясь скрыть свое отвратительное настроение - Что будем делать?
Больше всего ему сейчас хотелось пристукнуть этих двоих.. Но, увы, делать это категорически нельзя..